- Пойдем! - сказал он мне однажды.
Я не знал, куда он меня зовет, но, судя по блеску в его глазах, дело было достойное. Я оделся и мы вышли. По пути он поведал мне свой план. Мэд, просто Mad!
Через запасной выход мы проникли в школу. Мэд действовал решительно и четко, впрочем, как всегда, но сейчас как-то жестче. Он не палился, делая все словно играя в какую-нибудь тупую стрелялку, набрав при этом пароли на бессмертие. Я видел его таким впервые.
Мы преспокойно прошли в кабинет директора. Она сидела в своем кресле. Мэд вытащил пистолет и приставил его к моему виску. Глаза директрисы чуть не вылезли из орбит при виде оружия, она побледнела, вжалась в свое кресло.
- Что вы делаете? - выдавила она из себя.
- Откройте сейф или я убью его, запачкав вас кровью, невинной кровью! - кричал он в ответ.
- Зачем? Что вы хотите?
- Откройте, пожалуйста! - взмолился я.
Директриса судорожно закопалась в ящике стола. Мэд сверкал глазами, я из всех сил щипал себя и оттягивал кожу, чтобы глаза хоть немного слезились.
Ключ в дрожащих руках директрисы открывал сейф, Мэд, улыбаясь, держал пистолет около моего виска.
- Вы боитесь смерти, Агнесса Ивановна? - вдруг спросил он.
- … д-д-д-а - пролепетала она.
- Почему? У вас есть смысл жизни?
Сейф открылся.
- Да, - немного задумавшись, ответила она, - я учу детей, дети - это моя жизнь!
- И чему же вы учите детей?
- Истории…
- Ха, Истории! Вы думаете она есть, эта история? Вы думаете все что написано в этом сраном учебнике правда? - Мэд покосился на учебник, лежащий на столе.
- Я… я…
- Вы всю свою жизнь впаривали детям чушь, которая там написана, может быть вы и сами в это верите, а может быть специально?
- Я… я… - повторяла директриса.
- Вы же отлично знаете сколько раз переписывалась история только в СССР! Каждый писал на свой лад, не так ли?
- Так…
- А сейчас думаете не так? - спросил Мэд, уже копаясь в сейфе.
- Что вы хотите?
- Я просто решаю, стоит ли вам жить - ответил Мэд и довольно улыбнулся.
Директриса чуть ли не плакала, эта «железная леди», от вида которой многие трепещали, включая учителей. Темнота дула смотрела на нее.
Мэд забрал какие-то документы. Директриса все еще смотрела умоляющими глазами. Мэд опять перевл дуло на меня.
- Хотите есть? - спросил он.
- Нет - ответила директриса.
- А ты? - обратился Мэд ко мне.
- Нет! - огрызнулся я.
- А вот я хочу! - сказал Мэд, начав рвать документы и медленно запихивать себе их в рот.
Директриса была шокирована.
Съев несколько бумаг, Мэд откусил дуло своего пистолета.
Он был шоколадным, Мэд вымазал его чем-то, чтобы он еще более походил на настоящий.
- Что… что это такое?
- Я только что съел все свои документы, всю информацию о себе, скажу даже более: она была фальшивой. Я устроился к вам не по своим документам.
- Да, как ты, гаденыш…
- Ну вот, опять началось! - вздохнул Мэд. - Ладно, нам пора!
Директриса была настолько шокирована увиденным, что никак не могла преодолеть шок и найти слова:
- Вы…ты… э…
- Не берите много денег в карман с ремонта школы, а то налоговая приедет! - сказал Мэд, открывая дверь.
Я вышел.
Мэд еще что-то сказал директрисе и вышел вслед за мной.
- Никакого палева, у нее нет доказательств! - шепнул мне на ухо Мэд.
- Палева нет! - шепнул я в ответ.
Я правильно думал, Мэд отступил. Эта его прощальная акция, было ничем иным как маленькой местью. А что он еще мог сделать? Главное что дети задумались. Пусть не все, но многие! И если хотя бы несколько из них вынесут из стен этого гетто то, что дал им Мэд, это уже будет победа. Большая победа!

Я пришел домой с института. На кухне раздавался смех. Олеся и Мэд над чем-то дико угарали.
- Мои флешмоб устроили в школе! - кричал с кухни Мэд.
Олеся смеялась.
- Что? Как? - спросил сходу я, заходя на кухню.
- Прикинь, первая контрольная работа с новым учителем…
Олесю просто крючило. Ее смех был настолько заразительным, что я невольно заулыбался.
- … так они всем классом сдали листы, в которых было написано: «Ничего иногда бывает чем-то большим, чем вы думаете!».
Новый препод сразу написал заявление.
Мэд просто сиял. Наверное, это было осознание того, что его идеи, мысли, были поняты правильно. Он был просто рад. А Олеся счастлива. Она гордилась братом.
Как же я привязался к этой девушке! Нет, это не любовь, хотя все-таки любовь, но любовь брата к сестре. Наверное, для таких отношений больше подходит слово привязанность, но я с этим не согласен! Это было выше, чем привязанность, выше и глубже!
Почему было?
Олеся уехала. Тихо, по-английски. В то время когда она собирала вещи, у меня была сессия, которую я на редкость удачно валил. Я целыми днями сидел в комнате Мэда, которая незаметно стала моей. Мэд даже не заходил в нее. Он проводил последние дни с сестрой. Олеся просто не хотела меня отвлекать, беспокоить, суетить, разочаровывать, об этом она написала мне в письме, которое передал мне Мэд уже после ее отъезда. И еще… она назвала меня братом!
Настроение сразу куда-то исчезло. Ни сессия, ни институт, ни драйв, ни приколы: ничто не беспокоило меня больше. С Мэдом было то же самое.
- Куда она уехала? - спросил я.
- В Благовещенск! - ответил мне он.
- Далеко… она вернется?
- Думаю, что не скоро…
Надежды не осталось.
Всегда обидно, когда близкий тебе человек, почти родной куда-то уезжает, а еще обиднее, когда он просто внезапно исчезает. Ты не ждешь этого, ты не готов и это становиться ударом, который сбивает тебя с ног, отправляет в нокдаун.
Олеся уехала. Как потом рассказывал Мэд, у нее там есть парень и она живет с его семьей. С родителями она из-за него в ссоре, поэтому не хочет с ними встречаться. Она приехала сюда только ради него.

Странно, как избирательна память. За несколько секунд в моей голове прокручивается столько событий. Некоторые, такие как шоу в метро или в школе являются мне в малейших подробностях, а другие, такие как отъезд Олеси, сессия, недельная печаль, пролетают словно миг. Один миг. Кадр в длинной двухгодовой ленте, которая прокручивается в моей голове с огромной скоростью. Я падаю.

Недельная печаль. Мы сутками пили пиво, валяясь на диване, вспоминая Олесю. Порой, глядя на них с Мэдом, я жалел, что у меня нет брата или сестры. Хотя их отношения скорее исключение, они ведь такие нестандартные!

- У тебя есть деньги? - спросил Мэд.
- Ну, на карточке еще лежат пару тысяч… А что у тебя закончились?
- Нет, я имею ввиду наличку?
Я достал свой лопатник, вытащил четыре «Питера», пять-шесть «Краснодаров», железо… Мы называли деньги по названиям городов изображенных на них. Особенно я любил «Ярославлик». А кто ж его не любит?
Мэд взял эти деньги, сложил вместе со своими и положил на стол.
- Едем? - скомандовал он.
- Куда?
- В самое безбашенное путешествие…
- Куда?
- В Благовещенск!
На моем лице появилась улыбка.
- Едем!
Путь длинною в семь тысяч километров. Питер - Москва - Владимир - Нижний - Чебоксары - Казань - Е-бург - Тюмень - Омск - Новосибирск - Красноярск - Иркутск - Улан-Удэ - Чита - Благовещенск. Путь длинною в пятнадцать крупных городов. И это все только ради одного человека – сестры Олеси.

Я падаю. Какие-то доли секунды остались до...
Два года пролетают перед глазами. Два года. Чудные два года. Лучшие два года моей жизни!
Опять странная избирательность моей памяти - я практически не вспоминаю плохого - то как мы с Мэдом голодали, как спали вместе с бомжами в залах ожиданий, как из электричек выкидывали контролеры. Я вспоминаю только хорошее. Человеку свойственно помнить хорошее. Тем более я не злопамятен. Всплывают образы. Неве, Большой Бо, Обморок, другие лица…

Оказавшись во Владимире мы с Мэдом завалились в один из компьютерных клубов этого города. Небольшой подвальчик. Пятнадцать машин. Сетка. Высокоскоростной доступ в И-нет, выделенка. Пришлось около получаса ездить по ушам придурковатого вида админу, чтобы он нахаляву открыл нам доступ. Мы в сети! Все что мы успели сделать – это предупредить о своем приезде друзей-братьев мобстеров Нижнего. Да, в общем-то, мы большего и не хотели. И на том спасибо.
Похоже, что речь Мэда произвела должное впечатление, потому как на вокзале наш поезд, в который мы вписались, благодаря украденной в магазине бутылке дорогого коньяка, встречала целая дивизия. У всех их в руках были плакаты, на которых было написано: «Два питерских негодяя». Мы отреагировали мгновенно. Взяв у какой-то дамы помаду, мы написали на газете: «Два негодяя здесь» и прилепили ее к окну.
К слову сказать, идеи Мэда были очень популярны в Нижнем, несколько раз ребята даже проводили акции по его сценариям, впрочем, как и в других городах.
Вскоре, толпа оккупировала пространство вдоль вагона. Мобстеры скандировали: «негодяев в студию!».
Да… такие ощущения вряд ли когда-нибудь забудешь. Мгновенья славы.
В тоже время люди, находившиеся с нами в вагоне, сходили с ума. Они бегали туда – обратно, постоянно дергая проводника, но тот, накушавшись ночью нашей конины, отвечал лаконично и однообразно:
- В хуй!
Наконец, мы вышли из вагона, держа в руках ту самую газету. Продолжительные овации, затем нас повели на афтерпати. Сегодня нижненовгородские моберы устроили акцию, как раз по одному из сценариев Мэда. Она заключалась в том, что моберы загрузятся в один вагон метро и в определенное время начнут снимать обувь и меняться носками, после чего оденутся и поедут, как ни в чем не бывало, дальше, медленно растворяясь в толпе. Моб прошел на ура!
До Казани мы ехали по билетам, которые нам, скинувшись, купили братья по моберскому цеху. Честно говоря, такого радушия и таких поступков я не ожидал.
Чебоксары. Мы даже не посмотрели на этот город. Закупившись и заливши в себя пива, я спал до самой Казани, впрочем, так же как и Мэд. Казань опять встречала нас моб-бригадой. Постарались ребята с Нижнего.
Утром нас разбудил чей-то незнакомый голос.
- Вы Мэд и Сэд? – спросил он.
Сэд – так я называл себя в Интернете. Стеб над Мэдом, ничего больше. Сумасшедший и Грусный – нормальная компания. Хотя к тому времени, я уже оправдывал свой ник, пожалуй, процентов на шестьдесят. Дорога, вечный стук колес, хроническое недосыпание… от этого устаешь и медленно становиться sad, а оттого, что до Олеси нам еще ехать и ехать становилось очень sad.
Я открыл глаза. Перед нами стоял невысокий, крепкий паренек.
- Мы! – ответил снизу Мэд.
- Я – Обморок, казанский мобер, пришел встретить питерских братьев.
Так мы познакомились с Обмороком. Такой встречи, как в Нижнем, Казань нам не устроила, моба в этот день не было, но все равно было приятно. Целый день, Обморок и еще несколько моберов водили нас по своему городу, показывали свои достопримечательности, рассказывали про свои акции, кормили странными татарскими блюдами, которые мы с Мэдом поглощали, порой не распробовав. К концу дня, уже крепко напившись пива, я стал узнавать старого доброго Мэда. Он попросил, чтобы я держал его за ноги, а сам он принялся ходить на руках, издавая странные звуки, пытаясь укусить кого-нибудь за ногу, или развязать зубами шнурки.
Давно я не видел, чтобы он так бодрился. С самого отъезда Олеси…
Вечером нас посадили на поезд, опять купив нам билеты. На этот раз нам предстояло покорять Екатеринбург. Этот город, почему-то всегда у меня ассоциировался с Питером, наверное, из-за такого же обилия рок-групп. Поезд приехал рано утром, нас никто не встречал. Вечной халявы я не ждал, но надежды были… Мы отправились гулять по городу. И тут произошла нелепейшая случайка – я встретил своего одноклассника, он служил здесь в танковых войсках. В Е-бурге он завел себе много друзей и всерьез подумывал остаться здесь жить. Уже днем мы отмечали нашу встречу, а вечером нам организовали встречу с моберами. Они, так же как и новгородцы, делали акции по сценарию Мэда. Многие из них были уже наслышаны о нашем приключении, выражали нам респекты, подкармливали и подпаивали. Несколько человек даже вызвалось проводить нас до Тюмени. Ехали мы на электричках, делая пересадки. Никогда не думал, что буду так ненавидеть железнодорожный транспорт!
Тюмень встретила нас проливным дождем. Полдня мы просидели в зале ожидания, затем, посадив наших провожатых в обратную электричку, отправились за приключениями и поисками пути до Омска. В поезд было не вписаться. Как ехать на электричках мы не знали. Настроение резко портилось. Мы застряли. Ночевать пришлось на вокзале. Утром я проснулся от чувства холода. Бомжи сняли с меня ботинки! Как я был тогда зол!!! Мэд отправился на поиски еды и обуви для меня. А я остался сидеть в чертовом зале ожидания, ч то я еще мог? Я сидел в нем шесть часов, в полном одиночестве, несколько раз меня пыталась выгнать какая-то бабка-уборщица, я отбивался от ее нападок. Бомжи, как-то не добро на меня глядели. Еще одна ночь и я бы проснулся, наверное, без ног, а не ботинок, если не без головы… Вечером объявился Мэд, даже не один, с ним пришел некто Неве.
Неве называл себя первым тюменским мобером, и ему было крайне интересно пообщаться с нами, перенять опыт, он пригласил нас к себе. Мэд рассказывал, что встретил его и еще несколько парней на улице. Они стояли на трамвайных путях, обутые в лыжи, изображая некую помесь трамвая и поезда. Мне выдали кеды! Пару дней мы тусовались у Неве. Он оказался нормальным пареньком. Таких редко встретишь в мегаполисах - абсолютно простой, компанейский, без мозговых тараканов или какой-нибудь другой раздражающей дряни. Впервые за долгое время я влез под душ! Впервые за долгое время я выспался! Утром меня разбудили возбужденные крики.
- Давай! Давай замутотеним! – кричал Неве, - Я соберу людей!
Мэд предложил ему провести акцию. Уже вечером небольшая квартирка Неве была забита так, что протиснуться из комнаты в туалет было невозможно. Инструктаж. Идея акции состояла в том, чтобы, особо не привлекая внимание, заставить людей обратить его, привлечь внимание, не делая из себя клоунов. Это было загадочно и драйвово одновременно.
Ровно в восемь часов в кафе в центре города зашло трое из собранных Неве людей, те, кто постарше и попрезентабельней. Они были одеты в строгие костюмы, с кейсами в руках. Заняв столик в середине зала, они поставили на стол здоровенный кактус и заказали кофе. Затем они принялись делать вид, что обсуждают какой-то важный договор – передавая друг другу какие-то бумаги, тщательно изучая их, что-то приписывая. Люди вокруг не придавали особого значения кактусу на столе, но на него ориентировались все остальные мобстеры, а Неве собрал около сорока человек. В восемь тридцать шоу началось – к кафе по одному стали подходить моберы, заходить внутрь, выискивая глазами стол с кактусом, они подходили к нему, молча клали пустой конверт и так же молча удалялись. На двадцатом человеке, когда на столе у презентабельного трио был сложен целый ворох конвертов, люди в зале начали подозрительно смотреть. Двадцать следующих человек заходили еле сдерживая хохот. Их путь от двери до стола с кактусом сопровождался комментариями со всех сторон.
- Смотри, смотри еще один наркоман!
- Да это мафия какая-то!
- Смотри, и этот выкуп несет!
Последним зашел я. Подойдя к столику, я положил на стол конверт и шепнул:
- Я последний!
Спустя несколько минут после моего ухода, трио разделили конверты, аккуратно сложили их в кейсы и вышли из кафе. Акция была завершена!
Всю ночь проходила злая афтерпати, на которой мы с Мэдом были в главных ролях, как именинники прямо. Нас поили, кормили, опять поили. Какие-то девушки жаждали нашего внимания.
Очнулись мы уже в автобусе. Нас отправили в Омск. Как же нам было плохо…
В Омске мы застряли, как казалось, основательно. Во вписке на поезд нам в очередной раз было отказано. Прошлявшись полдня по городу, мы ничего не придумали как идти ловить попутного дальнобоя. Несколько часов скитаний по шоссе вскоре, если «вскоре» можно назвать три часа, были вознаграждены – дряхленький КамАЗ затормозил. Водилой оказался лет шестидесяти мужичок. Степан, как он представился. Он обещал подбросить нас до Коченево. Оттуда, как он говорил, до Новосиба, рукой подать. Все бы ничего, да вот только его разговоры, а взял он нас, насколько я понимал, только из-за скуки, крайне напрягали. Смысла в них было едва ли больше, чем в непереведенном индийском фильме. Степану просто хотелось разговаривать, все равно о чем, если первый день разговор был еще хоть более-менее сносным: Что да как? Откуда и куда? Зачем? Почему? То на второй день, когда темы уже иссякли, мужик стал рассказывать сначала про себя, про свою нелегкую жизнь дальнобоя, причем в таких подробностях, что иногда мне просто хотелось выйти и пойти пешком. Уже к вечеру мы знали где «суки ебаные, пидоры триждысраные, капиталисты хуеблядские, коопираторы уебланские с бензином наебывают». Говорил водила, не стесняясь и не выбирая выражений. Иногда целые предложения состояли из одного мата. Конечно, я и сам частенько употребляю непарламентские выражения, которыми частенько кроют в Думе, но то, как разговаривал Степан, меня приводило в ужас. Я медленно тух, мои уши вяли. Когда я увидел в окно табличку, которая предупреждала о въезде в Коченево, я чуть ли не погиб от радости. Мужик высадил нас около железнодорожной станции, подкинув немного деньжат. Честно говоря, этого я от него меньше всего ожидал.
Коченево встретило нас отнюдь не радушно. Потихоньку рядом с нами образовалась небольшая группка местных гопников. Все как всегда:
- Кто и откуда?
- Человеки и оттуда!
- Вали столичных!
Понеслась!
«Да, Коченево – это конечно не глубокая деревня или глушь, но уроды, они ведь везде уроды. Что, думаете, в Питере или Москве таких нет? Они везде. Уроды – это явление общемирового масштаба».
Примерно такие мысли посещали меня лежащего на асфальте в крови. Думаю, у Мэда в голове творилось нечто подобное. Главное, что мы дали бой! Да еще какой бой! Само собой нас избили, кинули на деньги и одежду, силы ведь были не равны, но такие поражения порой намного дороже побед! Порой, но не в тот день…
«Куда мы теперь без денег и одежды?» - паниковал я. – «Мы, похожие на бомжей, два отморозка с разбитыми лицами и окровавленными руками!».
Мэд лежал на асфальте и улыбался. Мэд, просто Mad!
- Теперь мы свободны, как никогда! – говорил он. – Теперь мы самые свободные люди на земле!
- И в тоже время самые несчастные… – добавил я.

Новосибирск – Красноярск - Иркутск – неделя или что-то около того, я сбился со счета времени. Эти три города словно в тумане. Опять таки избирательность памяти, столько унижений, сколько я натерпелся на этом отрезке пути к Олесе, я ни терпел еще никогда. Словно ускоренное слайд шоу перед моими глазами проносятся кадры: оборванные, грязные, с разбитыми лицами мы с Мэдом шаримся по городу. В магазины не пускают, люди от нас шарахаются, голод, жажда, как я тогда хотел переодеться, выспаться и помыться! Никогда не думал, что когда-нибудь это будет для меня так важно! Мы садились в электрички, ездили в прокуренных тамбурах, нас выгоняли контролеры, пытались сдать в милицию…
Сжав зубы, мы терпели все унижения.
«Олеся… Олеся!» - пожалуй, только эта мысль грела меня холодными летними ночами на улицах и вокзалах. Она заставляла меня не идти в милицию и не просить отправить меня домой. А сколько раз мне хотелось так поступить! Да и Мэду думаю тоже, хоть он всем своим видом не показывал этого. От нас двоих, таких веселых и беззаботных, какими мы были в Питере, осталось только одна безбашенность. Пойдет ли человек в своем уме на такое?
Еще и не на такое пойдет, если любит… любит, как любили мы с Мэдом Олесю!
Улан-Удэ. Несколько дней голодных скитаний по городу не принес ничего кроме усталости и злобы на весь свет. Как я был тогда зол! Я устал… Я просто хотел домой.
«Олеся…».
Путешествие продолжалось.
Мы шли с Мэдом абсолютно пришибленные и убитые, разочарованные в том, что очередная вписка в магазин обломалась, нас выгнал секъюрити – здоровенный монгол. Хотелось есть. Мы шли по центральной площади, как раз около памятника Ленину, который представлял собой одну его голову.
- Эй, братики, идите-ка сюда! – раздался незнакомый голос с акцентом.
Мы переглянулись и решили подойти. В черной «бомбе» сидел мужичок средних лет, непонятной национальности, но с до боли знакомым лицом.
- Братики, - продолжал он, - помогите мне, пожалуйста!
- А что случилось-то? – спросил Мэд.
- Надо пару коробочек закинуть в детсад…
- А что за коробочки? – спросил я.
- Да, фрукты там всякие… сладости…
Мы сели в машину.
- Угощайтесь, если хотите! – очень кстати предложил он.
Мы открыли одну коробку. Мандарины. Ничего такие мандарины – вкусные, еще бы они были не вкусными, после двухдневной голодухи!
Сначала мы думали, Эльдар, так звали этого мужика, везет продукты не просто так, кому-то или еще чего… Оказалось, что он своего рода меценат. Целый день мы мотались с ним по городу, развозили фрукты и сладости, закупали новые.
- Зачем ты делаешь это? – спросил я.
Эльдар дернул руль в сторону, мы поменяли ряд, он припарковался, вытащил сигарету и начал рассказывать нам свою историю.

- Когда-то давно я был молод. Почти как вы. Тогда я жил в другом государстве, да и вы не в этом родились. У меня ничего не было и я был счастлив, я был за «железным занавесом» и был свободен! Вот только тогда я этого не понимал! Теперь же у меня есть почти все, больше чем я могу желать, но я не счастлив, теперь я живу в другом государстве, где нет «железного занавеса», но я не свободен. Никто не свободен!
Он закурил сигарету.
- Все во власти денег, - продолжил Эльдар, - этих гребаных бумажек! Они теперь решают кому жить, кому нет, они помогают определиться кого любить и кого уважать. Хотите знать, почему я целый день разъезжаю по городу и развожу детям фрукты?
Мы оба кивнули.
- Просто мне не нужны эти деньги, они мне больше не понадобятся. Я смертельно болен, очень скоро я умру, может быть, полгода у меня еще осталось, не больше. Когда я узнал об этом, я долго суетился – бегал по врачам, ездил по разным странам, все говорили мне одно и тоже. Я просрал кучу денег на нетрадиционную медицину. Деньги не смогли мне помочь. Первые дни я находился в шоковом состоянии, а потом что-то на меня снизошло и я понял, что те деньги которые есть у меня, он могут помочь людям, тем кто может излечиться, но им просто не хватает на это денег. Я начал спонсировать операции. Видели бы вы что творилось с моей женой! Ей было насрать на меня, она суетилась из-за денег, она просто сходила с ума, когда я перечислял огромные суммы на счета чужих людей. Однажды, придя домой, я сказал, что нашел способ излечиться, но для этого мне понадобиться продать все и потратить все сбережения. Она ушла от меня. А я ведь ей наврал! Выделять деньги на операции мне показалось мало, хотелось чего-то большего, тогда я принялся развозить фрукты, игрушки, сладости по детским домам, садам, школам. Мне хочется сделать что-то, чтобы после моей смерти люди вспомнили обо мне, вспомнили хорошо! Когда я объездил все дома в Москве и области, я приехал в Новгород, затем в Питер, когда объездил весь Северо-запад отправился на Юг… так постепенно я добрался до Улан-Удэ.
Мы рассказали свою историю. Эльдар тоже проникся ею. Предложил помочь ему и в других городах до Благовещенска. Мы согласились.

I am mad...
Жить нужно опасно! Ведь живым из жизни ещё ни кто невыбирался!
Флэшмоб придумали еще в СССР, только он назывался субботник...

просто любите музыку...

Очнулся я уже в больнице. Причем не просто в больнице, а в психиатрическом отделение. Как объяснял доктор, мест в простой больнице нам не хватило. Насколько я понял из рассказов молоденьких медсестричек, меня до больницы дотащил Мэд, который и сам с удовольствием лег на лечение, вот только положили его в другую палату. У меня было сломано пару ребер, сотрясение мозга. По сравнению с прошлым пребыванием в лечебном заведение, это было нормально. Мэду сломали руку, а может, он и сам себе ее сломал, в этой ночной рубке.
Спустя несколько дней мы с Мэдом начали устраивать шоу в больнице. Как-то ночью мы, одевшись в простыни, вышли на балкон и бесились там изображая двух приведений. Утром охранник больницы бодрил своими байками всю больницу, особенно нас. Мы, оказывается, прошли сквозь стенку и растворились в пространстве, а до этого морскими знаками просили охранника о помощи. Днем мы общались с психами. На самом деле, если не брать тех, кто подергивается, бьется в припадках, то, как таковых, психов было немного, они обычно собирались в небольшом зале на третьем этаже. Как раз там мы с Мэдом и проводили все наше свободное время.
В зале сидела молодая женщина, лет, наверное, тридцати, она не дергалась, не кричала, на психа вообще никак не походила, сидела себе спокойненько на скамеечке и играла в тетрис. Я подошел к ней. Сел рядом.
- Хочешь? – спросила она, протянув мне свою игрушку.
Я взял коробочку тетриса, посмотрел на него. Экран не горел. Я нажал кнопку «ON». Экран не зажегся. Я стал судорожно нажимать все кнопки, ничего не получалось. Тогда я перевернул тетрис и проверил батарейки. Их просто не было.
- Как ты играешь? – спросил я.
- Нормально! – совершенно спокойно ответила она.
- Как его включить?
- Надо песенку спеть! – ответила она.
Мы стали петь песенку:
- От улыбки станет всем светлей…
Мэд, тем временем общался с каким-то дедком. Тот доказывал ему, что в битве при Ватерлоо надо было с левого края пускать коня «Т-34», командование этого не сделало! Он был возмущен. Мэд предлагал написать правительственную телеграмму Всевышнему с тем, чтобы он повернул колесо времени вспять, и мы наверстали упущенное.
- … поделись улыбкою своей и она еще не раз к тебе вернется! – продолжали петь мы.
- Ты меня палишь! – подошел ко мне господин, одетый во все черное.
- Что? – переспросил я.
- Не смотри на меня когда разговариваешь! – ответил мне он и пошел дальше.
Мэд уже писал письмо, которое надиктовывал ему дедок.

Первые дни было забавно, но потом приходило осознание того, что мы-то уйдем, а они так и останутся. Становилось как-то не по себе, какая-то помесь тоскливости и мерзости.
В голове Мэда родился план, следующей ночью мы сбежали из больницы. Опять нарядившись двумя привидениями, мы спустились вниз, спокойно прошли мимо сильно подвыпившего охранника, теперь это был сменщик, который ржал и издевался над тем охранником, которому мы явились впервые. Он крестился, читая молитвы. Выйдя за территорию больницы, мы свернули простыни, запаковали их в рюкзаки и направились к центру города. Остановившись на какой-то площади, мы с Мэдом принялись мастерить палатку. Воткнув и закрепив между собой несколько палок, мы натянули на них простыни, заранее написав на них, утащенным из больницы гуталином: «Мэд и Сэд прибыли!».
Уже утром несколько человек пытались узнать кто мы, и за что выступаем. Чуть позже подошел паренек, представившийся Вадимом, он принес нам еды, сел рядом и начал расспрашивать о путешествии. Он был в курсе происходящего с нами, следил по моберским форумам. Оказывается моб бригады даже открыли отдельную тему про нас, туда люди из разных городов скидывали сообщения, рассказывали где мы и что с нами. Еще чуть позже к палатке стали подтягиваться неформалы. Они думали, что мы за что-то боремся или протестуем. К середине дня около палатки сидело человек сорок. Мы пили пиво, пели какие-то песни. Еще чуть позже на площади появилась милиция. Они попытались разогнать всех собравшихся, но никто не ушел. Интерес к палатке рос. В первую ночь с нами осталось ночевать на площади около двадцати человек. Утром Мэд вывел всех на зарядку. Упражнения были весьма стебные, улица угарала. Ближе к полудню опять начал стекаться народ, сегодня было уже около шестидесяти человек. Приезжала местная телекомпания. Они снимали нас и обещали показать в вечерних новостях – то что нужно, только бы Олеся смотрела!
Пиво лилось рекой, я сидел в кампании незнакомых людей, когда вдруг появилась она! Она шла прямо к палатке и улыбалась.
- Мэд! – заорал я.
Мэд пел какую-то песню, пытаясь копировать стиль БГ. Правда слова были очень далеки от реала. Мэд переделывал их на ходу, опять получался какой-то злой стеб.
Мэд! – повторил я.
Олеся еще не заметила нас.
Мэд отвлекся, я показал ему в сторону приближающегося человека, ради которого мы столько мутили… Гитара упала, он вскочил.
Не сговариваясь, мы побежали ей навстречу, когда между нами оставалось расстояние около трех-четырех метров, мы начали корчить из себя двух мастеров восточных единоборств, которые были по совместительству Нео. Само собой мы издавали при этом характерные звуки:
- Ки-и-и-я-я-я-я!
- У-у-у-ушу-у-у-у!
- Ти-и-и-я-я-я-я-я-я!
Олеся остановилась напротив нас и стала изображать нечто подобное.
Толпа оравшая и колбасившаяся на площади заткнулась. Все они молча наблюдали за происходящим и, пожалуй, только Вадим врубался что к чему.
- Зя-я-я-я… ли-и-и-и…тю-ю-ю! – произнесла Олеся, бросившись на нас.
Мы обнялись.
В этот момент я понял, что только ради этого момента следовало преодолевать этот путь, терпеть все неудобства, унижения. Я был, наверное, самым счастливым человеком на свете. Почему наверное? Потому что Мэд был таким же счастливым, если не больше, а Олеся?! Она вся сияла.
В этот момент на площади появились милиционеры. Откуда они взялись, я не увидел, но они стали силой разгонять народ. Народ немного посопротивлялся, обматерил их, на чем свет стоит, выслушал достойный ответ и все разошлись.

У меня еще секунда… я падаю. Никогда не думал, что за одну секунду можно столько всего вспомнить…

Мэдди… Олеся повела нас к себе, познакомила с парнем, с его семьей. Где-то с неделю мы с Мэдом жили у них. Опять начался старый добрый угар.
Как-то мы ехали в автобусе. Подобная идея родилась у нас еще в Питере, вот только исполнить мы ее никак не могли. Теперь мы подготовились. Меня перевязали веревкой, получилось нечто подобное шлейки. Мэд держал за поводок. Мы встали, как будто нам надо было выходить. Когда двери распахнулись я начал медленно падать. Мэд уперся одной ногой в поручень и медленно меня опускал. Люди были шокированы. Когда я висел почти горизонтально, Мэд стал затягивать меня обратно.
- Шоу закончено! – сказал я в толпу.
Мэд сделал рывок и затащил меня в салон. Двери закрылись.
В другой раз мы устроили шоу в магазине. Олеся достала из сумочки Диклофос и начала разбрызгивать его, крича при этом:
- Тараканы, какие они огромные!
Мы с Мэдом тут же повалились на пол, на спину, и изо всех сил стали скрючивать руки и ноги, подобно тому, как делают насекомые.
Время шло. Каждый день приближал нашу обратную поездку. Денег у нас уже не было, и мы решили заработать. Нам предложили работу «фонаря». Суть ее заключалась в том, что мы переходим границу с Китаем, одеваемся в их шмотье и переходим границу обратно. Когда мы нарядились, я понял, почему эта работа называется «фонарь», хотя больше подошло бы «Специально обученный зефирный человечек». Шмоток на нас натягивали столько, что можно было спокойно перезимовать в Сибири. Мы заработали немного денег, на обратную дорогу хватало. Мы уже собирались, когда вдруг Олеся пришла домой вся в слезах. Пришло письмо из Америки - их родители попали в аварию. Они в больнице, отец в тяжелом состоянии. Кто-то из друзей семьи подсуетился, им срочно выдали визы, оформили загранпаспорта. Мы разъехались в разные стороны – я двинулся обратно в Питер, они полетели в Америку, куда-то в пригород Сан-Франциско.
Обратная дорога. Воспоминаний о ней не осталось, сплошное уныние и грусть.

Я вернулся в Питер. Холодный серый Питер. Забрал у соседей ключи от квартиры Мэда, он разрешил мне пожить у него. Первым делом влез в Интернет читать почту, Олеся обещала прислать письмо, рассказать что там и как. Ящик был переполнен письмами из разных городов, писали моберы, люди, которых мы встречали на своем пути, письма из Америки не было.
Прошла неделя. Я жил один. Жить было скучно, я становился все той же забитой серой мышью, которой был до встречи с Мэдом. На одинокие подвиги меня не тянуло, да и настроение было не то. Каждый день начинался и заканчивался одинаково – проверкой почты. И вот однажды, я увидел в своем ящике письмо. То самое, которого я так долго ждал. Я открыл его, принялся читать. После его прочтения мое настроение испортилось окончательно. Они писали, что их отец умер, мать в тяжелом состоянии, Мэд решил остаться на некоторое время жить с ней. Олеся уехала обратно в Благовещенск, но обещала наведываться. О приезде в Питер ни слова.

Прошло еще время. Грусть и тягость на душе вылечило время, а может, просто я привык. Жизнь вошла в какое-то гребаное русло: учеба – работа – учеба - работа. Чуть позже к нему добавилась девушка. Она была не плохой – красивая, не глупая девчонка. Многие спросят: А что еще надо? Отвечу: Она просто текла по течению, не задумываясь о чем-то вечном, все, что ее волновало это учеба, затем работа, потом уж я. Вполне нормальный современный подход. Она училась на менеджера, а им вдалбливали, что менеджер должен всего себя посвящать карьере. Карьера была для нее божеством, ее религией, ее смыслом жизни. Прирожденный менеджер. Мы около трех месяцев жили вместе, у нее. Мэд так и не объявлялся, даже не писал. Однажды пришло письмо от Олеси, она писала, что рассорилась со своим парнем и уезжает в Америку.

«Прошло четыре месяца с того дня, как я последний раз видел Мэда и Олесю» - проснулся я и понял как-то утром. Алины, так звали мою девушку, дома не было, она уже ушла на учебу. А я забил. До полудня я лежал в кровати, смотря в потолок и думая над тем, что же со мной происходит.
«Ты не сможешь вернуться в обычную жизнь!» - говорил у меня в голове Ангел-хранитель.
- Я не смогу! - вторил я его словам.
В этот день все изменилось. Я решил изменить свою жизнь!
Первым делом я пришел к себе на работу, зашел в кабинет директора и послал его на хуй. Преспокойно вышел и без всяких объяснений направился восвояси. Чуть позже зашел в бар, в тот самый, в котором мы с Мэдом пили пиво в первый раз, укушившись в приличное говнецо, я направился в Центр. Влезши в трамвай, я долго рассказывал кондуктору поучительную историю о том, как «у нас в Та-а-аллиннэ за тра-а-амвай не пла-а-атят». Она не верила и убеждала меня заплатить, но пока мы припирались, подошла моя остановка, и я выбежал с возмущенным криком: «ка-а-акые злые конду-у-укторы у ва-а-ас в Росси-и-ии!».
В Гостинке купил подушку, небольшой надувной матрац и направился ночевать на Дворцовую площадь.
Небо, красивое ночное небо и звезды!
Всю ночь я не спал, думал о чем-то вечном. О смысле своей жизни, о будущем. Утром пришел домой. Алина еще спала. Я прошел на кухню, включил телевизор. Новости. Не забуду тех новостей! После всех мировых и важнейших событий, было важнейшее событие для меня:
- Сегодня в четыре часа утра по Московскому времени Назаров Эльдар, основатель фонда «Рассвет», крупный политический деятель и меценат, был обнаружен мертвым в своей собственной машине на шоссе между Уссурийском и Владивостоком.
Дальше что-то плели про его доброту, болезнь… все проходило мимо моих ушей. Я открыл холодильник, вытащил бутылку «Флагмана» и начал пить.
Утро закончилось скандалом закатанным Алиной. Мне было насрать. Как объяснить ей кем был для меня этот человек?
На работу мне сегодня было не надо, я пошел на улицу в поисках приключений.
«Город ждет!» - говорил у меня в голове голос Мэда.
Купив на все свои деньги фруктов, сладостей и игрушек и занес это все в ближайший детский дом. Таким образом, почтив память Эльдара. Затем я пошел бездумно шляться по городу в поисках приключений.
День ото дня я все больше и больше сходил с ума.
В один прекрасный день я проснулся в городском парке на скамейке. Вокруг меня были голуби, я проснулся от этого противного звука, который они все издают, он слился в непонятный гул, который давил на мою несвежую голову. Вокруг меня было не меньше сотни этих тварей. И тут в моей голове родилась сумасшедшая идея. Я пошарил по своим карманам, у меня было только сто рублей. Я пошел и ближайшем ларьке купил булки. Девять батонов. Я сложил их в пакет и начал приставать к людям, прогоняя примерно такой текст:
- Здравствуйте, я представляю общество «накорми голубей!». Вы, наверное, чувствуете как сейчас не спокойно в мире, сколько вокруг гибнет людей, от сходов лавин, от землетрясений, наводнений… Вы ведь отлично понимаете, что в природе все взаимосвязано, да? Так вот, это все из-за голубей. Посмотрите на них, какие они несчастные, бедные голуби! Голубь – это же птица мира, пока они будут голодными и несчастными в мире не будет спокойствия и благоденствия! Купите у меня батон, накормите голубей.
Я продавал батоны на пять рублей дороже. К концу дня у меня было уже 140 рублей и один батон в запасе. Я съел его. Тем же вечером я предпринял первую попытку прорваться на разводящийся мост. У меня не получилось.
Это стало навязчивой идеей. Я должен был прыгнуть!
Одним прекрасным днем я пошел и купил себе велосипед. Только для одного задания. Той же ночью я рассекал на нем по ночному Питеру и в нужное время был уже около моста Лейтенанта Шмидта. Как только мост начали разводить, я разогнался и преодолев милицейский кордон, состоящий из одного ГИББДэшника, рванул через мост. Он разошелся только на пол метра, я перелетел с одной части на другую. С мостовых послышались аплодисменты. С другой стороны моста меня уже ждала милиция. Я влетел прямо в бело-синюю шестерку. Меня скрутили и благополучно увезли в обезьянник. Ранним утром меня вызволила из него Алина. Она требовала объяснений, кричала на меня, а я просто поблагодарил ее и пошел своей дорогой. Сумасшедшей дорогой.
Уже днем, меня вышвыривали из одного ресторана, за то, что я кинул свои носки в тарелку одного из посетителей. А ближе к вечеру я опять сидел в отделение, та этот раз за гуляние по крышам. Именно там мне пришла эта идея!

Падаю… миг еще миг…
Сейчас… еще один пролет и…

В конце недели у меня и Алины намечался праздник – четыре месяца вместе, годовщиной, конечно, не назовешь, но… Она уже очень давно пыталась вызвать меня на серьезный разговор, и я решил предоставить ей эту возможность, очень серьезный разговор.
Я пригласил ее на ужин. Романтический ужин на крыше пятнадцатиэтажного здания. Она была удивлена, приятно удивлена. Весь вечер я вел себя как настоящий джентльмен, ухаживал, делал все как в лучших фильмах гребаного Голливуда. Когда вечер подходил к своему логическому концу, вино было уже допито, я подошел к самому краю крыши.

- Ответь мне здесь и сейчас, любишь ты меня или нет? - спрашивал я.
Сначала она ничего не поняла, но когда увидела что я посматриваю вниз, она словно взорвалась:
- Зачем ты притащил меня на эту крышу? Зачем ты делаешь это все? Ты сумасшедший! Тебе надо лечиться!
Слезы покатились из ее чудных голубых глаз.
- Любишь или нет? Сделай выбор: остаешься со мной или без меня?
- Ты… ты сумасшедший! Ты просто сумасшедший!
- Ответь!
- Нет!
- Не любишь?
- Нет, не люблю! Я не хочу быть с тобой! Оставь меня! - кричала она в ответ.
Я последний раз взглянул на нее. Разбежался и прыгнул с края крыши.
- Я свободен! - прокричал я перед прыжком.
Ветер, должно быть, донес мои слова до ее ушей…

Пролет… окна, окна, окна… как же их много, как быстро несутся они перед глазами. Ну, где же он? В моих руках петля. Где он? Где он? Наконец, я заметил кусок металла выступающего из стены. Теперь главное попасть!
Земля сначала резко приблизилась, затем удалилась. Я болтался подобно «Yo-yo» - вниз - вверх, вниз – вверх, пока не вытащил нож и не перерезал веревку у себя за спиной. Все получилось! Просто mad!

Я уехал от Алины. Вернулся в квартиру Мэда. От них с Олесей так и не было никаких вестей. Спокойно жить у меня не получалось, прав был Ангел-хранитель, я мог неделю учиться, ходить на работу, быть нормальным обывателем, одну неделю, не больше, после этого срока я начинал ходить с ума. Адреналиновая ломка. Я ведь торчок! Частенько я отрывался в институте, впаривал какую-то несуразицу преподавателям, показывая их тупость, или просто совершал неадекватные поступки – съедал экзаменационные листы на глазах всего деканата или посредине пары брал швабру и начинал мыть пол. Всего так уж и не припомнить. Однажды ко мне подошел одногруппник:
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Знаешь… жизнь одна! Я не хочу прожить ее так, как живет большая часть населения! Я хочу, чтобы она была яркой! Чтобы каждый следующий день, был ярче предыдущего! Ты хочешь жить так же?
Паренек невнятно кивнул.
- Знай, обратного пути у тебя уже не будет…

Посвящается тем, чья жизнь сера и однообразна…
Изменить все в ваших руках, но… «обратного пути уже не будет»!